Отличие Корана от арабской прозы и поэзии

Арабам-язычникам, которые не желали уверовать в Коран и покориться Пророку Мухаммаду, мир ему и благословение Аллаха, была предоставлена возможность оправдать свои действия и доказать несостоятельность его утверждений. Для этого им было достаточно сочинить всего три стиха, подобных кораническим аятам. Несмотря на это, язычники не сумели ответить на брошенный вызов, признав тем самым совершенство и неподражаемость коранического слога. Более того, стоило образованным и благородным среди арабов услышать чтение Корана, как они прозревали и устремлялись на путь Господа. Прочтя коранические аяты, в религию Аллаха обратился славный сподвижник ‘Умар ибн аль-Хаттаб [Ибн Хишам 1/371-372, Ибн Сад 3/248-249]. Услышав чтение сур из уст Посланника, мир ему и благословение Аллаха, уверовал известный поэт того времени ат-Туфайль ибн ‘Амр ад-Дауси [Ибн Хишам 2/34-35, Ибн Сад 4/224].

Коран производил впечатление даже на упорствующих неверующих, восхищая их красноречивостью выражений, стройностью фигур, мудростью значений, простотой и убедительностью доводов. Когда Посланник Аллаха, мир ему и благословение Аллаха, распространял ислам в Мекке, язычники всячески препятствовали его призыву. Тех, кто приезжал в Мекку для совершения паломничества или с другой целью, они предостерегали от встреч с Мухаммадом, мир ему и благословение Аллаха, а простецам велели освистывать его и говорить вздор. И всё для того, чтобы люди не могли услышать чтение Корана и проникнуться его смыслами. В Коране об этом сказано: «Неверующие сказали: “Не слушайте этот Коран и поднимайте шум [во время его чтения]. Быть может, вы одержите верх”» (сура 41 «Разъяснены», аят 26).

Тем не менее Коран проникал в сердца людей, и число сторонников Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, неуклонно росло. Когда же ислам принял Хамза ибн ‘Абд-аль-Мутталиб, один из самых влиятельных людей в роду бану хашим, язычники поняли, что в его лице мусульмане приобрели могучего защитника. В такой ситуации старейшина рода ‘абд шамс ‘Утба ибн Раби‘а решил побеседовать с Посланником Аллаха, мир ему и благословение Аллаха. Он сказал:

— О курайшиты, не пойти ли мне к Мухаммаду, чтобы поговорить с ним и предложить ему кое-что? Может быть, он согласится на что-нибудь из этого, и тогда мы дадим ему то, что он хочет, и он оставит нас в покое.

Люди сказали:

— Ступай к нему, Абу аль-Валид, и поговори с ним.

Когда ‘Утба ибн Раби‘а пришёл к Пророку, мир ему и благословение Аллаха, он сказал:

— О сын моего брата! Ты один из нас, и ты знаешь своё положение и знатное происхождение. Ты задумал со своим народом страшное: ты посеял между нами рознь и лишил нас здравого рассудка, ты оскорбляешь наших богов и порицаешь нашу религию, ты называешь безбожниками наших отцов. Послушай же меня, я хочу сделать тебе несколько предложений. Подумай над ними, может быть, ты примешь какое-либо из них. 

Посланник Аллаха, мир ему и благословение Аллаха, сказал:

— Говори, Абу аль-Валид, я слушаю.

‘Утба сказал:

— О сын моего брата! Если ты делаешь это для того, чтобы разбогатеть, то мы соберем для тебя столько денег, что ты станешь самым богатым среди нас. Если ты ищешь славы, то мы выберем тебя самым старшим среди нас и не будем принимать никаких решений без твоего согласия. Если ты хочешь царствовать, то мы сделаем тебя нашим царём. А если всё это — всего лишь навязчивая идея, от которой ты не можешь избавиться, то мы найдём для тебя целителя и потратим всё наше богатство, чтобы излечить тебя. Бывает, что злой дух овладевает человеком, пока его не излечат от него.

Выслушав его, Посланник Аллаха, мир ему и благословение Аллаха, спросил:

— Ты закончил, Абу аль-Валид? 

— Да, — ответил тот. 

— Тогда послушай меня. 

— Говори. 

Тогда Посланник Аллаха, мир ему и благословение Аллаха, прочёл: «С именем Аллаха Милостивого, Милующего. Ха, мим. Ниспослано от Милостивого, Милующего Писание, аяты которого разъяснены и читаются на арабском [языке] для людей знающих. Оно благовествует и предостерегает, но большинство из них отворачиваются и не слышат» (сура 41 «Разъяснены», аяты 1-4).

Он продолжал читать Коран, а ‘Утба молча слушал его, опёршись на руки, вытянутые позади спины. Наконец, Пророк, мир ему и благословение Аллаха, прочёл аят, после которого надлежало пасть ниц, и поклонился Аллаху. Затем он сказал:

— Абу аль-Валид, ты слышал то, что слышал. Поступай теперь, как знаешь.

‘Утба отправился к курайшитам, и они, усевшись, спросили его:

— Ну как, Абу аль-Валид?

Он ответил:

— Я выслушал его. Клянусь Аллахом, я никогда не слышал ничего подобного. Клянусь Аллахом, это не колдовство, не стихи и не предсказания. О курайшиты! Послушайтесь меня и доверьтесь мне. Позвольте ему делать то, что он делает. Оставьте его в покое. Клянусь Аллахом, то, что я услышал, имеет великий конец. Если арабы погубят его, вы избавитесь от него чужими руками. А если он одержит верх над ними, то вы разделите и его власть, и его могущество и станете благодаря ему самыми счастливыми людьми.

Курайшиты воскликнули:

— Клянёмся Аллахом, Абу аль-Валид, он околдовал тебя своими речами.

— Таково моё мнение, но поступайте так, как считаете нужным, — ответил ‘Утба [Ибн Хишам 1/322-324, Мадхали. Мудрость [1]/87-88].

Почему же священные аяты производили такое сильное впечатление на язычников, среди которых было много прекрасных ораторов и поэтов? Почему они ощущали свою неспособность создать хотя бы три строки, подобные трём кораническим аятам? В чём состояло то ощутимое различие между Кораном и арабской прозой и поэзией?

Для того чтобы ответить на эти вопросы, мы должны прежде всего познакомиться с арабской литературой времён невежества. Известно, что арабская речь делится на поэзию и прозу.

Поэтические произведения характеризуются определённым размером и рифмой. Арабы пользовались шестнадцатью стихотворными размерами, которые назывались бихар. Этот термин происходит от слова бахр ‘море’, потому что размеренная речь течёт подобно воде. Виды стихотворных размеров: тавиль, басит, вафир, камиль, раджаз, хафиф, хазадж, мутакариб, мунсарих, муктадаб, мутадарак, мадид, муджтас, рамаль, мудари‘ и сари‘. Проза отличается от поэзии отсутствием стихотворного размера. Некоторые прозаические речи арабов были рифмованными. Рифмованная проза — садж‘ — состоит из предложений, рифмованных повсюду или рифмованных парами.

Мы уже отмечали, что арабы были признанными знатоками своего языка, искусными ораторами и поэтами. Они ценили и понимали поэзию, подтверждением чего были чествования поэтов на ярмарках в ‘Указе (в начале месяца зу-ль-каада), Миджанне (в конце месяца зу-ль-каада) и Зу-ль-Маджазе (перед началом хаджа). Непревзойденными шедеврами арабской поэзии считались семь касыд, вывешенных на стене Каабы. Они были названы му‘аллякат, что означает ‘повешенные, нанизанные’. Или же это название образовано от слова ‘ильк ‘дорогая вещь, драгоценность’. Авторами этих касыд были семь прославленных бедуинских поэтов: Имру аль-Кайс аль-Кинди, Тарафа ибн аль-‘Абд аль-Бакри, Зухайр ибн Абу Сульма аль-Музани, ‘Антара ибн Шаддад аль-‘Абси, аль-Харис ибн Хиллиза аль-Яшкури, ‘Амр ибн Кульсум ат-Таглиби и Лябид ибн Раби‘а аль-‘Амири. Последний из них застал Пророка Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, принял ислам вместе со своим народом, а потом перестал писать стихи. А когда его просили прочесть какую-нибудь из его касыд, он отвечал: «Вместо них Аллах обучил меня сурам “Корова” и “Семейство ‘Имрана”» [Мунтазам 5/179].

Одним словом, Аллах отправил Священный Коран тонким и искушёнными ценителям искусства слова, которые прекрасно разбирались во всех жанрах арабской литературы того периода, считали умение красиво выражать мысли и слагать стихи одним из самых лучших достоинств. Пророку, мир ему и благословение Аллаха, было велено призвать этих людей на прямой путь, и Священный Коран должен был стать доказательством его правдивости. Он исполнил свой долг, донёс послание Господне до человечества, наставил своих последователей на прямой путь и явил собой прекрасный пример для всех, кто положился на Аллаха и на последнюю жизнь, а Писание Аллаха было тем самым неопровержимым доводом, который обескураживал противников истины и вселял уверенность в сердца верующих.

Коран не стихотворное произведение, но в нём идеально сочетаются как короткие рифмованные строки, так и длинные периоды. Ритм одних аятов напоминает регулярность рифмованной прозы, тогда как другие имеют сходство с раджазом в его энергии и скорости. Коран также не является прозаическим сочинением или обычной человеческой речью. Арабы знали это и понимали, что принять брошенный вызов — значит сочинить произведение, не входящее в рамки известных им стихотворных размеров, не относящееся ни к рифмованной прозе, ни к обычной речи, отличное как от загадочных и туманных речей звездочётов и предсказателей, так и от витиеватой, напыщенной речи заблудших мыслителей.

Уникальность коранического слога признают не только арабы, но и многие западные учёные-арабисты. Так, Эдвард Палмер в предисловии к своему переводу Корана пишет: «То, что лучшие из арабских авторов не смогли сочинить что-либо, подобное Корану, неудивительно. Во-первых, они изначально были согласны с тем, что это невозможно. Они приняли коранический стиль за совершенный стандарт, любое отклонение от которого должно было быть несовершенством. Кроме того, для них этот стиль не был таким же непринужденным, как для Мухаммада и его современников. Для них он был искусственным, как если бы англичане продолжали следовать за моделью Чосера, не принимая во внимание изменения, которым подвергается их язык. Для пророка этот стиль был естественен, и эти слова были из обычной повседневной жизни, тогда как для более поздних арабских авторов этот стиль был подражательным, и древние слова использовались как литературное приукрашивание. Как следствие, их попытки выглядели вымученными и неестественными по сравнению с его импровизированным и впечатляющим красноречием» [Palmer 1/lv].

Неподражаемость Корана открыто признает и сэр Гамильтон Гибб, известный арабист из Оксфордского университета. Он пишет: «Мекканцы продолжали требовать от него чуда, и с поразительной смелостью и самоуверенностью Мухаммад обратился непосредственно к Корану как к высшему подтверждению его миссии. Как и все арабы, мекканцы были знатоками языка и риторики. Если он сам сочинил Коран, то другие люди могут соперничать с ним в этом. Пусть же они сочинят хотя бы десять стихов, подобных этому Корану. Если же они не смогут сделать этого (и совершенно ясно, что они не смогли), то пусть они примут Коран как непревзойденное и явное чудо» [Gibb. Islam [1]/28].

Удивительным стилем и совершенным построением Священного Корана восхищаются даже арабы-христиане. Профессор Лондонского университета Альфред Гильом пишет: «Коран — часть мировой классики, которая не может быть переведена без серьёзных потерь. Его размер, обладающий специфической красотой и темпом, обвораживает слух. Многие арабы-христиане говорят о его стиле с неподдельным восхищением, и большинство арабистов признаёт его превосходство. Его чтение вслух или рецитация имеют почти гипнотический эффект, который делает слушателя безразличным к его порой странному синтаксису и отталкивающему нас содержанию. Он заглушает критику сладкой музыкой своего языка, который породил догму о его неподражаемости. И действительно, можно признать, что в арабской литературе, богатой поэзией и возвышенной прозой, нет ничего, что может сравниться с ним» [Guillaume [1]/73-74].

Такая высокая оценка, данная людьми, которые не обратились в мусульманскую веру, говорит сама за себя. И нет ничего удивительного в том, что великолепие Священного Корана было признано и описано мусульманскими учёными в самых восторженных тонах. Шейх Рашид аль-‘Убайди пишет: «Священный Коран занимает центральное место в искусстве слова. Благодаря своему удивительному стилю он превзошёл все стили, признанные арабами, и достиг величайших высот в раскрытии тайн этой жизни, и пред ним склонили головы знатоки языка из числа курайшитов. Он оказал большое влияние на развитие арабского языка во всех областях, особенно в области риторики. Он растворил все его говоры в говоре одного племени — курайшитов — и уберёг его от изъянов и исчезновения и сделал его вечным языком, который невозможно изменить или исказить, пока читается Коран» [Убайди 1/64].

В арабской литературе нет ничего, что можно поставить в один ряд со Священным Кораном. Более того, Писание Аллаха оказало огромное влияние на арабскую литературу. Сэр Гамильтон Гибб пишет: «Влияние Корана на развитии арабской литературы неоценимо и многосторонне. Его идеи, язык и рифмы проникают во все последующие литературные произведения в большей или меньшей мере. Его лингвистические особенности не имитировались ни в канцелярской прозе следующего столетия, ни в более поздних прозаических сочинениях. Это происходило, по крайней мере частично, из-за той гибкости, которую Коран привил возвышенному стилю арабского языка, благодаря чему он смог быстро развиться и приспособиться к новым потребностям имперского правительства и расширяющегося общества» [Gibb. Arabic Literature [1]/37].

О влиянии Священного Корана на арабский язык и литературу пишут и мусульманские учёные. Они исследуют разные аспекты этого влияния и подробно характеризуют его на страницах своих сочинений, приводя в подтверждение своей правоты многочисленные доводы из арабской литературы и исторических летописей.

Шауки ад-Дайф пишет: «Священный Коран — предмет гордости арабов за свой язык. Ни один народ не имеет другой религиозной или светской книги, которая могла бы сравниться с Кораном по своему красноречию или влиянию на души и сердца. Это касается как коранических повествований о поклонении одному Аллаху и Его величии, сотворении небес и земли и воскрешении, так и предписаний, регулирующих жизнь людей, направляющих её в верное русло и помогающих им обрести счастье в этом мире и в последней жизни» [Дайф. Аср ислями [1]/30].

Из всего сказанного следует, что художественное совершенство, экстраординарное красноречие и чудесное содержание Священного Корана делают его не только основополагающим Писанием ислама, но и образцом словесности, который, вне всякого сомнения, останется непревзойденным вплоть до наступления конца света.